Архитектор Рубен Иоганесович Мурадян рассказывает об истории создания Монумента Памяти на Змиёвской Балке:
- Работа над этим Мемориалом началась практически где-то в 1972 году. А как пошло дело? В Ростове-на-Дону был такой скульптор, Николай Ваганович Аведиков. Он и стал самодеятельным инициатором создания теперь всем известного Мемориала. Планируя комплекс сооружений, Николай Ваганович часто ходил на Змиёвку. Но, поскольку там было место гибели десятков тысяч мирных жителей города, то встал вопрос не только о скульпторе, но и об архитекторе, призванном решать огромное пространство. Несмотря на то, что в то время я еще учился на кафедре архитектуры в аспирантуре РИСИ, ко мне часто обращались художники и скульпторы с просьбой решить архитектурную часть. Это объяснялось тем, что я был на хорошем счету в Художественном фонде. И в данном случае ко мне вновь обратились. И я весьма горячо принялся за новое дело.

Замысел этого полукруглого пространства с пилонами возник с самого начала. И место скульптуры, главного элемента Мемориала, было сразу точно определено. Таким и был сделан первый эскиз, по которому мы с Аведиковым сделали макет и впоследствии показали его властям. Власти посмотрели и одобрили. Иван Афанасьевич Бондаренко – первый секретарь горкома партии – одобрил саму идею сооружения Мемориала, то, что нужно его построить и, разумеется, потребовал, чтобы мы это форсировали. Дата окончания строительства Мемориала была определена с самого начала – тридцатилетие Победы (1975 г.).
 

Потом нас направили в художественный градостроительный совет, который возглавлял тогда Норальд Николаевич Нерсесьянц. Он в это время был главным архитектором города. Протокол заседания этого совета у меня, к счастью, сохранился. Как и многие другие материалы, мне удалось его передать старшему научному сотруднику краеведческого музея В.И. Афанасенко. И сейчас эти документы демонстрируются наряду с другими в музее Змиёвки.

Нерсесьянцу от властей было поручено участвовать в реализации этого проекта, и с тех пор мы стали с ним работать практически в соавторстве. В горисполкоме нам было отведено помещение, в котором мы сделали полутораметровый по высоте макет, и на нем стали отрабатывать все нюансы деталей Мемориала. Для того чтобы найти нынешние формы «поющих линий» и добиться таких очертаний, я истратил десять сорокаметровых рулонов кальки. Чтобы перенести в натуру все эти отметки для последующей вертикальной планировки, Нерсесянц специально каждый день посылал в Змиёвскую балку своего геодезиста.

Потом там устроили будку и поселили в ней человека. Его фамилия была, по-моему, Сливаев. Он был представителем от железной дороги и практически главным приемщиком земли. Для формирования всего этого рельефа было завезено 350 000 кубометров земли.
С самого начала работ был организован штаб. В него вошли десятки руководителей различных предприятий города. Почти каждый день в штабе заседали. Для этого отвели один садовый домик. И вот все эти директора собирались там, во главе с Владиленом Анисимовичем Щербаковым, бывшим тогда председателем горисполкома, и решали буквально все вопросы. А вопросов была масса. Мемориал получился, конечно, настоящей народной стройкой. И та моральная аура, которая в нем была тогда заключена, поистине отражает то состояние взаимоотношений людей, с которого я начал рассказ. Это был действительно акт большого единения людей и одновременного выражения протеста против злодейств фашистских оккупантов.

Поиски основного элемента Мемориала, который сейчас там стоит, были долгими и кропотливыми. В ходе поисков я перепробовал много вариантов, одним из которых был орган, который бы там звучал. Этим нагнеталась бы трагичность произошедшего там в 42-м году. На краю обрыва ставилась скульптура, которая бы падала в пропасть. Вот такие душераздирающие вещи первоначально предлагались скульпторами. Однажды, в ходе заседания штаба, Иван Афанасьевич Бондаренко посмотрел на эту композицию и говорит: «А знаете, что? Да, расстреляли народ. Но народ-то есть!» Это было самым убедительным аргументом.
И, конечно, после этого мы все стали искать эту «ноту протеста». Вот в музее там есть одна фотография с эскиза скульптурной группы, которую сделал я сам. Первой фигурой в группе была женщина-мать с онемевшим лицом, в скорбной позе. Ее окружали старики. Немного сзади находились фигуры протестующих юноши и девушки. По специальности и по диплому я, конечно, не скульптор, но, тем не менее, я бы мог сделать эту работу. Но в тех условиях об этом невозможно было даже и мечтать, так как надо было иметь хотя бы формальный допуск к этой работе.

Поэтому и пригласили скульпторов - супругов Лапко, Евгению Федоровну и Бориса Кузьмича. Аведиков в это время очень сильно болел и, честно говоря, мало принимал участия в непосредственной разработке эскиза. В основном над эскизом скульптурной группы работали, конечно, Борис Кузьмич и Евгения Федоровна. У них были очень большие трудности с продвижением проекта со стороны художественного совета, у которого была, очевидно, определенная ревность к ним. «Почему опять именно они?» А Лапко накануне сделали несколько крупных объектов. Бомбили их здорово. А решение основного элемента всё не находилось.

И вот однажды мы с Нерсесянцом приходим к ним в мастерскую и я вижу: сидит Борис Кузьмич… и перед ним стоит хрупкая 15-ти сантиметрового размера фигурка, точно как та, что сейчас стоит на Змиёвке. И я всем сразу говорю: «Всё, ребята! Вот, это то, что надо!» Это было действительно хорошо! Нас устраивало и то, какой была эта архитектурная форма, и то, что была гарантия поставить, т.е. исполнительски выполнить эту работу.

Нынешняя скульптура, как ранее казалось нам, обладала недостатками скоропалительности. Но сейчас надо твердо сказать -  время вписало ее в нашу память настолько, что ничего другого нам уже и представить невозможно. Нам хотелось, чтобы там были не гранит, а «люди», которые должны были заговорить! И голос должен был бы быть человеческий!

И вот эта группа, наконец, была сделана. Она всех устраивала и по содержанию, и по составу, и по своей композиции. Обратите внимание, как там решается пространство: получается так, что в полукруг, в подкову, врезается мыс «вечного огня». На такое решение этого мыса меня натолкнула оставшаяся там форма рельефа, которая, правда, стояла тогда наоборот, перпендикулярно к полукругу. И мы с Нерсесянцем решили взять этот мыс и повернуть в нужную нам сторону. Привезли землю и распределили ее так, чтобы она возникла вокруг скульптуры, и чтобы «вечный огонь» оказался там, где вы его видите сегодня.

Кстати, о месте «вечного огня». Мы долго добивались там акустики, и все-таки добились. Однажды, когда мы пришли туда, там была слишком высокая насыпь под «вечный огонь» и был громко слышен шум проезжавших мимо машин. Мы попросили штаб понизить эту отметку на 70 сантиметров, и они выполнили. И сейчас, если вы будете стоять у «вечного огня», то шум проезжающих машин вас не будет беспокоить.

Там была масса исполнительской работы. Например, эти пилоны-знамена. Когда вы на них сейчас смотрите, то они вам кажутся одинаковыми. Но на самом деле они не одинаковые. Мы специально одни увеличили, а другие уменьшили, даже углы наклона там немножечко меняли, чтобы пилоны казались стоящими знаменами. Эти работы начались практически в 1973 году и продолжались вплоть до открытия в 1975 году.

Вся стройка шла практически незаконно. Она не была включена в титул плановых работ. Тогда же всюду плановая система была. И это не считалось памятником. Так как в противном случае, если бы Мемориал считался городским памятником, то я бы сегодня сидел в роллс-ройсе. А фактически за три года работы я получил зарплаты в пересчете на сегодняшний курс по 60 рублей в месяц. Да об этом тогда и не думалось, скажу более того, даже стыдно было думать.

Конечно, эта скульптура была счастливой находкой. Если Ростовский драматический театр напоминает трактор, то композиция скульптурной группы Мемориала напоминает пушку. И это весьма ценно. Иными словами, экспрессия и динамика этой группы своей направленностью дает возможность как бы взволновать всё окружающее спокойное суровое пространство.

Центральный персонаж мужчины со связанными руками – это, все-таки, еврей. Ранее и авторы говорили, что это, мол, военнопленный. Но потом многие стали понимать его облик именно так. Конечно, это метафорический образ. В те времена невозможно было эту тему выразить прямо. Я рад, что скульпторам удалось все-таки эту тему туда привнести эзоповым языком. Я этого очень хотел, и у меня было много сочувствующих. Я хотел усилить вот это поле – сделать на нем дорожки, которые укладывались бы в звезду Давида. И между ними расставить камни надгробий. У нас есть конкретная поверхность – это пространство между знаменами и горизонтальные плиты-надгробия. На них и нужно написать имена погибших. Вот это наше мнение.

Огромную роль в создании Мемориала сыграл первый секретарь горкома партии Головец. Он руководил практически всеми работами. Председатель горисполкома Щербаков и все остальные были его подчиненными в этом вопросе. И люди себя не жалели. Начальником штаба был Виктор Дмитриевич Загребаев, директор завода «Гранит». Николай Александрович Хафафе добыл в те времена 2 000 кв. м гранитной облицовки. Красный емельяновский гранит привезли с Украины, а серый – не помню откуда. А зал внутри был облицован черным габро-диабазом. Это я организовал. Меня посылали в Петрозаводск и там, на месторождении Рыбрика, производили эту страшно дорогую полированную плиточку. Гранит на пилонах и в траурном зале был пиленым, светлым, и все это выделялось. В общей картине этот цвет многое значил. Но во время реконструкции весь этот материал практически погиб. Частично его разбили, а затем просто выбросили.

В результате последней реконструкции Мемориал зазвучал так, каким он должен был быть. Наибольший вклад в ходе этих работ внесла градостроительная фирма «Зеленый Град», главой которой является Владимир Эдуардович Нечепуренко. Кстати сказать, у него бабушка - еврейка. И двое из его родственников лежат в Змиёвской Балке.
панорама

По первоначальному варианту Мемориал должен был начинаться там, где сейчас находится автозаправка. Там должна была быть оборудована автостоянка для приезжающих на Мемориал. А оттуда по зебровому переходу люди бы шли на эту сторону и, остановившись как бы на трибуне, осматривали бы Мемориал и спускались. В музее есть первоначальный вариант спуска в зал. Но был мной предложен и другой вариант. Я думал сделать подземный проход от автостоянки к «вечному огню», по которому люди проходят, и перед их глазами постепенно предстает вся экспозиция. И этот тоннель был спроектирован с выходом прямо на скульптуру. И когда идешь по нему, то она все увеличивается и увеличивается. И потом, когда выходишь на террасу, то идешь к ней уже по поверхности. Но мне не дали сделать этот подземный переход.

При посещении Мемориала начинала звучать музыка – последняя  часть 6-й симфонии Чайковского, «Траурный марш». Музыка звучала и в зале, и сопровождала посетителей по всему маршруту, по пути к «вечному огню», и у каждого пилона, где был вмонтирован динамик. «Вечный огонь» горел все время, и там раздавался «стук сердца». Для этого специально сделали газовую точку. Там наверху это место так и осталось огорожено. Вот оттуда и провели трубы к «вечному огню», а на точке меняли баллоны.

Хотелось бы несколько слов еще сказать о том, что нужно было бы сделать, кроме указания имен погибших. Вот, на знаменах хотелось бы сделать надписи в стихотворной форме. Возле скульптурной группы тоже надписи, видимо, нужны. Были у меня надежды на то, что вот когда будет капитальная реконструкция, тогда мы воспользуемся этим для устранения первоначальных недочетов. И мы с Нерсесянцем обрадовались. Когда мы узнали, что сняли перекрытия в зале, то я предложил сделать его двухцветным. Я также пытался спроектировать рядом синагогу в виде башни. Но, очевидно, был слишком наивным, недооценив своих знаний о национальных традициях еврейского народа. Хотя башню, которая хорошо бы вписывалась в ансамбль имеющихся зданий, можно было бы использовать и как продолжение музея или траурного зала. Это послужило бы выполнению главной задачи Мемориала: чтобы Змиёвка жила, чтобы она посещалась, чтобы в ней производились всевозможные мероприятия! Главная мысль: люди опомнитесь! Знайте, что здесь произошло! Чтобы этого никогда не повторилось!

Интервью 26 ноября 2010 года провел В. Ракша