9 мая 1975 года согласно решению Ростовского-на-Дону горисполкома № 311 от 24.04.1975 г. в Железнодорожном районе города Ростова, в Змиёвской балке был возведен и торжественно открыт Мемориальный комплекс «Памяти жертв фашизма».

Если вам доведется хотя бы однажды увидеть величественный монумент в Змиёвской Балке, вы уже никогда не забудете эту скульптурную композицию: фигуру смелой, несломленной зверствами и унижениями женщины, в последний момент своей жизни защищающей собою ребенка. Прямой, испытующий взгляд мужчины со связанными руками, мужественно, с достоинством встречающего неотвратимую смерть. Рядом с ним, несмотря на боль, пытается встать тяжело раненый человек. С искаженным от крика и ужаса лицом на него опирается женщина преклонных лет, в бессилии упавшая на землю…

Эта грандиозная композиция, которая никого не может оставить равнодушным, была создана в память о жертвах фашизма, нашедших свое упокоение в глиняных карьерах балки в августе 1942 года. Но если о зверствах фашистских оккупантов нам сегодня известно достаточно много, то история создания самого мемориального комплекса до сих пор «не озвучена». В электронных СМИ - несколько строк, где указывается, что авторами мемориала являются архитекторы Н. Нерсесьянц и Р. Мурадян, и скульпторы - Н. Аведиков, Б. Лапко и Е. Лапко.

И кто может лучше всех спустя 35 лет сохранить воспоминания о создании памятника, как не тот мастер, который лепил его своими собственными руками? И я отправился на встречу с удивительным человеком, который абсолютно несправедливо занимал в вышеприведенном перечне авторов монумента последнее место. Заслуженный работник культуры, член Союза художников России, замечательный скульптор Евгения Федоровна Лапко оказалась интересным собеседником, интеллигентной женщиной с такой судьбой, за какие называют «человек-легенда».

«К началу войны – рассказывает Евгения Федоровна, – я успешно закончила 9-й класс одной из средних школ Ленинграда. Она находилась на углу ул. Лермонтовской и 12-й улицы. С наступлением зимних холодов вся школа неожиданно просто замерзла, и занятия школьников были полностью прекращены. И тогда я пошла учиться в фельдшерскую школу, которая готовила медперсонал для отправки на фронт, на север. Во время блокады в порядке оказания шефской помощи нас иногда отправляли работать на Пискаревский овощной комбинат. Возле него, за высокими валами смерзшихся трупов, свезенных со всего города, и находилось известное теперь всем Пискаревское кладбище. Когда я вспоминаю ту страшную блокаду, на память мне чаще всего приходит картошка и американская брюква, которые мы перебирали на военной овощной базе. Их привозили на машинах, по бокам которых были оборудованы так называемые «самовары». Эти грузовики топились дровами. И, тем не менее, анатомию я выучила хорошо! Со временем я перешла жить в общежитие, куда вместе со своим непритязательным скарбом принесла и свой патефон. А когда весною открылись занятия в моей школе, я в нее вернулась.

По окончании школы я поступила в Ленинградское художественное училище им. Серова. Здесь я и познакомилась со своим будущим мужем Борисом Лапко.

Когда мы с ним учились, работу у нас принимал Аникушин. Он был хороший скульптор. Правда, скульптуре мы у него учились, пожалуй, частично. А основательно учились этому мастерству, конечно, у Леонида Абрамовича Мэсс, он вел у нас скульптуру. Для учебных работ творческим помещением у нас служил, по-моему, дворец брата царя. Это была большая комната, расположенная рядом с конюшней и манежем, где когда-то гарцевали лошади. С одной стороны была мастерская известного художника Ингала, а с другой стороны - мастерская художника Боголюбова. И между ними, в бывшей каретной, была мастерская для нас, будущих скульпторов художественного училища. Там мы лепили - в основном, с натуры.

В 1949 году мы с Борисом окончили училище, и после нашей свадьбы - в 1950 году - переехали на постоянное жительство в Ростов-на-Дону. Здесь я 38 лет проработала преподавателем скульптуры, композиции и рисунка в Ростовском художественном училище им. Грекова».

Ее мастерская заставлена скульптурными работами – Евгения Федоровна и сегодня продолжает творить. «Я сейчас вспоминаю: в 1973 году Головец - кажется, он был тогда ответственным по культуре - пригласил нас в горком партии. Нам поручили подготовить эскиз Мемориала на Змиёвской балке с установкой монумента, посвященного памяти жертв фашизма. На встрече я, по-моему, не была. Туда ходил Николай Ваганович Аведиков - он был нашим другом, такой толковый мужик. Стоматолог, зубы хорошо делал. А скульптор он был так, любитель, хотя и окончил у нас художественное училище им. Грекова. Мы собирались у нас, в нашей мастерской на первом этаже. Мастерская находилась там, где раньше художественный фонд был. Аведиков непосредственно изготовлением памятника не занимался, но на это никто не обижался. Он в это дело даже не влезал - в основном, по властям мог ходить, проталкивал там чего-то. В общем, мы организовали бригаду. Идея создания этого памятника, разработка его композиции и архитектурного решения, полностью принадлежит моему мужу, Борису Кузьмичу Лапко. У него башка работала. Он и был у нас руководителем, а я работала непосредственно над созданием памятника. Как говорили: Лапки умеют лепить, так пусть и лепят.

Так вот, поэтому и считают, что скульпторами памятника были три человека: Борис Лапко, Аведиков и я. Нерсесянц был главным архитектором города, без него – никак. А Мурадян был архитектором, как теперь говорят ландшафтным дизайнером. Мемориальный комплекс готовился к празднованию 30-тилетия Победы в Великой Отечественной войне. Сроки выполнения работ были катастрофически сжаты. Очень много времени прошло, пока мы эскизы делали. Ведь эскизы были очень большие. Совет принял их только после рассмотрения в третий раз. Потом сделали рабочую модель. Тоже были высказаны разные непринципиальные замечания, типа, вот у него в ноздре волосинка. Ну, это, грубо говоря, конечно. Хотя зачем же нужно было разбирать такие мелочи, когда тут такая глыба была!

Модель метровой величины мы отдали в школу-интернат на Буденновском, где со временем она и была благополучно будущими спортсменами разрушена. О судьбе другой модели памятника, которую мы отдали в управление МВД, мне ничего не известно.

Фигуры памятника лепили по памяти, не с натуры. Когда проект принимали, то к нам как будто бы и вопросов никаких не возникало по исполнению, всё было тихо. А когда работать начали, то сразу возникло столько проблем. То одно не так, то другое. Мы, конечно, знали, что в балку свозили и живых, которых затем расстреливали, и мертвых, которых туда привозили в душегубках, и там уже выбрасывали прямо в ямы. Фигура мужчины со связанными руками, символизирует расстрелянных здесь военнопленных. А раз пленные, то потому и руки связанные. Там же было загублено много и женщин, и детей. Так вот, центральная фигура женщины как бы защищает своего ребенка. Мужчина справа собирается еще встать.

А на заднем плане мы так и не успели закончить, вылепить там, как следует. Там уже Головец нам сработал, все досками опалубил. Но хуже не стало, вроде бы. Но и лучше, правда, не стало. А зато зависти к нам со стороны коллег по цеху было уж полным-полно. А эту руку (центральной фигуры женщины) я потом делала, сразу она у нас не получилась, размер не рассчитали. Формы мы делали на шарикоподшипниковом заводе. Ну, а теперь нам нужно было сделать все в натуральную величину. И нам для этой работы дали помещение, цех на ГПЗ. Там мы и делали всё в глине в натуральную величину, за исключением только руки, которая не влезала туда по своим размерам. Мои два сына, Аркадий и Евгений, мне помогали лепить. Потом мы формовали. А затем куски вот этих форм уже привезли на Змиёвскую балку. И уже там, на месте, собирали. Там стоял такой маленький заводик, с бетономешалкой. Сначала сделали каркас.

Весной 1975 года Головец направил на работы по мемориалу очень много рабочих. Руками, в смысле по формам, делались только головы и руки. Вот только рука центральной фигуры женщины мною лепилась здесь, в мастерской. Размер ее немножко мы не рассчитали, и она получилась больше, чем надо. Но, если смотреть на нее сейчас, то она уже вполне нормально смотрится. А вот эти места, на заднем плане, делались опалубкой, иными словами, «лепились» доской. Но я досками не работала. А вот у фигуры мужчины со связанными руками рубаха должна была провисать, так как он по замыслу был как бы раненый и наклонился. А потом эта рубаха под тяжестью отвалилась. Оказывается, туда арматуру в спешке не поставили. И мужчина получился плоскогрудый. А потом уже не доделывали. Да, какой там. Потом нервотрепка была со сроками. И вот, несмотря на то что как будто бы и исполнение использовалось примитивное, однако получилось именно то, что надо. Как говорят у нас: пошла работа. Ну, вот, пожалуй, и все.

За эту работу мне и сыновьям подарили японские часы «Омакс», которые я ношу до сих пор. Головец вручал, это я хорошо помню».

- Это и всё? – удивленный «щедростью» властей города, спросил я.

Евгения Федоровна скромно улыбнулась: «Еще была моя зарплата преподавателя».

Мы еще долго рассматривали глиняные, гипсовые и мраморные бюсты известных писателей, политических деятелей, военачальников времен Великой Отечественной, модели величественных памятников и барельефов. Я слушал историю создания величественных монументов, часть которых до сих пор радует глаз, украшая улицы Ростова и других городов. Но это уже совсем другая история.

Интервью провел Владимир Ракша